Мораль святого Игнатия - Страница 39

Вскоре работы сдали и Эмиль с Лораном. Гораций протянул работы Потье, как декурион и praefect studiorum, он должен был проверить их. При этом де Шалону было весьма любопытно одно обстоятельство. В работе д'Этранжа была мелкая ошибка — исправит ли её втихомолку Потье, или снизит оценку дружку на полбалла? Гораций внимательно приглядывался в эти послеканикулярные дни к юноше, пользуясь его доверием к себе, и вычленял черты, весьма ему импонирующие. Потье отличался быстрым и живым умом, интуитивным предпочтением моральных побуждений перед аморальными, уважением авторитетов и благочестием. Будет ли для него преданность дружбе предпочтительнее честности? Что ему дороже — Платон или истина?

…Они сидели с Дюраном в кабинете греческого языка, когда через полчаса Потье принёс проверенные работы. Отец Даниэль методично начищал старинные монеты — учебные пособия по истории, и не сразу заметил, как напряглось лицо Горация. Однако бросив на него взгляд — Дюран чуть не уронил монету, столь мрачным и жестоким стало лицо друга.

— Что, Потье подыграл д'Этранжу? — спросил он, внимательно глядя на Горация.

Сам он, однако, недоумевал. Из-за такого пустяка Гораций де Шалон не побеспокоился бы. Тот молча протянул ему листок Филиппа д'Этранжа. Ошибка в слове «δίκαιος» была обведена красными чернилами и оценка снижена на полбалла. Отец Дюран усмехнулся.

— Феноменальная принципиальность. Я-то полагал, что Потье подыграет дружку, — Дюран снова бросил взгляд на потемневшее лицо Горация. — Но что тебя смущает?

Тот злобно бросил листки на стол, передав Даниэлю один из них. Это была работа Лорана де Венсана. Она не содержала ни одной ошибки и была оценена высшим баллом. Дюран снова перевёл глаза на де Шалона.

— И что?

— Да ничего. Просто это не та работа, что сдал Лоран. — Гораций со злой досадой поведал о произошедшем на репетициях. — Либо Потье просто переписал его работу сам, либо дал Лорану возможность только что переписать всё под его диктовку.

Дюран внимательно вгляделся в записи. Если это сделал сам Потье, то одарённость юноши просто не знала предела. Отец Даниэль поручился бы, что это почерк самого де Венсана.

Естественно, отцов-иезуитов занимала одна и та же мысль. Что могло заставить Потье быть принципиальным по отношению к дружку д'Этранжу и — подыграть ненавистному Лорану де Венсану? Они молча уставились друг на друга. Шалон в ярости кусал губы, Дюран задумчиво почесывал лоб. Гораций лихорадочно просмотрел остальные работы. Высший балл получил — вполне заслуженно — Дюпон, на полбалла ниже были оценены работы Дамьена де Моро, Эмиля де Галлена и Филиппа д'Этранжа. Следствием трех грубейших ошибок в работе де Венсана, если бы работа Лорана — подлинная, а не подложная — была оценена по заслугам, мог быть только колпак с ослиными ушами. Почему Потье пошёл на подлог?

Гораций с досадой пихнул стул, в бессильной злобе швырнув листки на пол.

Подождав, пока друг успокоится, Дюран предложил все же ничего не предпринимать — они могут лишь подставить Потье и потерять его доверие. Это понимал и сам Гораций. Сказать правду, если бы Гастон осторожно довёл работу дружка Филиппа до совершенства и поставил бы ему высший балл — это означало бы, что преданность другу ему дороже принципиальности. Это скорее умилило и, может, чуть посмешило бы Горация де Шалона. Платон мне друг и все тут… Это было бы не по-божески, но по-человечески. Но нет. Потье поставил Истину выше друга и тут же нагромоздил над Истиной нечто невообразимое, причём особенно злило то, что невозможно было понять — что именно!

На оглашении итогов репетиций Дюран внимательно всмотрелся в лица. Бледная физиономия Потье выглядела несколько осунувшейся, лицо Лорана де Венсана несло печать бестрепетного спокойствия.

Но не всё было огорчительным и неясным. Порой и Дюран, и де Шалон имели повод порадоваться. Филипп д'Этранж, долгое время каявшийся весьма сдержанно и, как замечал Дюран, не очень искренне, теперь окончательно проникся доверием к педагогам. Поняв, что признания в искушении недозволенной литературой и в рукоблудии не смутили отца Даниэля и не заставили его думать о нём хуже, Дофин был обрадован такой снисходительностью до душевного трепета. Дюран обратился к нему лишь с кротким увещеванием.

Полным доверием порадовал и Мишель Дюпон, откровенно рассказавший о плотских искушениях, становящихся всё навязчивей, о постоянных осквернениях во сне и греховных помышлениях, на которых непрестанно ловил себя. Правда, тут отец Дюран кроток не был. Не тот был материал. Дюпону была предписана недельная епитимья, состоявшая из молитвенных и гимнастических упражнений и довольно сурового поста. Последнее было для Мишеля тяжелее всего, но он с готовностью покорился. Ему нравилась жесткая непреклонность таких мер, серьёзность и стоицизм натуры требовали и серьёзной работы над собой.

Дамьен де Моро тоже часто исповедовался теперь отцу Дюрану. Последнего весьма подкупала бескомпромиссная суровость, с которой подходил к себе Ворон. Иногда педагог полагал, что его «друг Горацио» несколько переусердствовал, вложив в юношу предельный нравственный максимализм. Однако, де Шалон опроверг его мнение. Ничего подобного он не делал, мальчишка — строг и взыскателен к себе по натуре, склонен судить себя весьма жестоко, но сам он, Гораций, не учил его подобному. Дюран всё же полагал, что тот ошибается, ибо видел в Дамьене де Моро полную копию самого Горация де Шалона. Возможно, Гораций и сам не заметил, сколь много вложил в Ворона. Дамьен теперь приравнивал к греховному деянию любое неправедное помышление и за каждое — изнурял себя истязаниями. Дюран не знал, то ли следовать линии Горация — и одобрить максимализм де Моро, то ли сослаться на святого Игнатия, не рекомендовавшего чрезмерно изнурять плоть? Выбрал в итоге золотую середину, посоветовав юноше не накладывать на себя непомерных тягот, но больше времени уделять заботе о ближних. «Деятельное проявление Христовой любви согревает душу. Мало изгнать из души греховный помысел, нужно ещё и наполнить её светом любви Господней. Ты внимателен к своей душе. Будь более внимателен к тем, кто нуждается в тебе. Улыбка, доброе слово, дружеское тепло, отданное другим, помогут тебе и очистят твою душу от недолжных мыслей скорее, чем удары бича, мой мальчик…»