Мораль святого Игнатия - Страница 41

…Горестные размышления отца Аврелия сменились мыслями о своих питомцах, из коих под его особым наблюдением все ещё находились Леон Нуар и Камиль Леметр. С мелких грешников не спускали глаз, но полученное вразумление пока действовало. Подростки помирились, но друг на друга больше не посягали. Леон готовился к шахматному турниру, а Камиль увлёкся театральной постановкой по пьесе Бомарше, которую осуществлял отец Эзекьель, где Леметру, к его неожиданному восторгу, предложили роль самого Фигаро! Разумеется, юному греховоднику и в голову не приходило, что коллегиальный спектакль как раз и ставился, чтобы отвлечь от дурных помыслов да рукоблудия десяток таких же отъявленных мелких пакостников, как и он сам. Теперь Камиль всё свободное время зубрил роль и примерял перед зеркалом костюм с роскошным жабо.

Невесёлые думы отца Сильвани завершились пустой чернотой покоя без сновидений, но под утро Аврелий увидел сон — никоим образом не вязавшийся с его полночными размышлениями. Он видел Дюрана, к которому успел за это время расположиться, сидящего в парке коллегии на скамье, а внизу, в траве, мелькала маленькая чёрная змея, подползшая совсем близко…

…Дюран, засидевшийся в библиотеке после того, как уложил детей, пришёл в спальню, где застал Горация. Тот не спал, но перелистывал Писание. Даниэль молча лег, не желая отвлекать де Шалона от его раздумий и незаметно уснул. Проснулся под утро, в испарине, с дрожащими руками. Приснившийся ему сон был кошмаром, а сны он видел столь редко, что каждый можно было назвать вещим. Даниэлю приснился Гаттино, привязанный толстым и липким канатом к дереву над пропастью, Эмиль звал его прерывающимся и молящим голосом, но, как ни пытался Дюран разжать, разорвать путы, ничего не получалось. Неожиданно канат пополз с Эмиля, и Дюран в ужасе понял, что тот обвязан змеей, которая теперь ускользала… он ринулся к Эмилю, висящему над бездной, но опоздал, тот с криком, надрывавшим ему сердце, полетел вниз, становясь всё меньше…

…Гораций, заслонив лампу книгой, чтобы свет не падал в тот угол, где стояла кровать Дюрана, молился почти до двух ночи. Встреча с Сильвани в храме не удивила его. Гораций предчувствовал нечто подобное. На него же самого вдруг снизошёл покой, это было умиротворение духа, даваемое только благодатью. Вся горесть растаяла. Де Шалон ощутил мощь своего тела и мощь духа. Мысленно восславил Господа. Это состояние давало ему все — внутреннюю и внешнюю неуязвимость, гармонию с окружающим, твердое осознание своей цели, — воспитать воинов Господа, тех немногих, которыми живёт мир и ради которых встаёт солнце. Гораций глубоко вздохнул и, загасив лампу, откинулся на подушку.

…Сон, приснившийся ему под утро, был странен и не имел ничего общего с его душевной безмятежностью. Он был на какой-то заброшенной пустоши, где среди вереска стоял гроб, в который старательно забивал гвозди Дамьен де Моро. Гораций попросил открыть гроб, Ворон противился, но де Шалон, исполненный мрачных предчувствий, настоял на своём. В гробу оказалась скользкая чёрная змея, разрубленная пополам, но всё ещё шевелящаяся…

В это время на постели резко вскочил Дюран, своим пробуждением разбудив Горация. Де Шалон несколько минут спросонья смотрел на друга, бледного, сидевшего на постели с влажным лбом, тяжело дышавшего.

— Что случилось?

Дюран успокоил его. «Просто приснился кошмар». Даниэль рассказал Горацию сон, де Шалон выслушал настороженно и молча, потом рассказал о своём сновидении. Оба переглянулись. Змеи во сне — знак недобрый… Это неприятное ощущение, оставшееся после ночи, невольно усугубил и отец Аврелий Сильвани, столкнувшийся с ними в коридоре, когда они направились в спальни будить детей, сказав, что видел во сне, как Дюрана укусила… un petit serpent… serpentеllo.

Дюран и де Шалон переглянулись

Глава 4. Аналитики и дегустаторы

Глава, которая начинается с гастрономических этюдов Дюпона, а заканчивается победой над бесовским искушением бедняги Потье.

Едва узнав итоги последних экзаменов, Дюпон направился в свой закуток, выделенный ему на кухне отцом Илларием. Здесь ему предстояли подлинные испытания. Сегодня Мишель намеревался провести первую дегустацию настаивавшихся в тёмных бутылях смесей. Он священнодействовал, осторожно откупоривая одну бутыль за другой, наполняя крохотную ложку настоем пряностей, принюхиваясь и пробуя его на язык. Его ожидания были обмануты в настое чабреца и базилика, оправдались на каперсах и шафране, но лучшей была почему-то смесь в бутыли номер пятнадцать, чего он, признаться, вовсе и не ожидал. Дюпон с изумлением читал список ингредиентов, которые накрошил в винный уксус — не иначе, был пьян, ей-богу, иначе как ему могло бы взбрести в голову соединить кардамон с лимоном, тмином и каперсами, и добавить все это в смесь тимьяна, майорана, базилика, сладкого укропа, розмарина и палочек ванили?

Однако, результат потрясал. Если теперь настой добавить в несколько традиционных соусов, вкус можно изменить радикально. Тут Мишель замер, осенённый сразу двумя новыми мыслями, устроившими затор в его голове. Но ему удалось схватить одной рукой хвосты обеих. Во-первых, неудачные комбинации настоев надо было смешать между собой — это могло породить новые вариации, с которыми можно будет продолжать работать. А во-вторых, новый соус… Зачем ему идти проторёнными путями? Можно изобрести и оригинальный соус на оригинальной основе — прежде всего с сыром и острый томатный. Для этого необходимо вчувствоваться в аромат мяса, сопровождением к которому призван стать соус…