Первое, что Потье достал по приезде со дна распакованного саквояжа, была его маленькая Библия. Д'Этранж с удивлением наблюдал, как боязливо и трепетно листает Гастон страницы, как побледнел, найдя искомое, как долго боялся заглянуть в него.
Но его догнали слова отца Горация.
«…Живущий под кровом Всевышнего под сенью Всемогущего покоится, говорит Господу: «прибежище мое и защита моя, Бог мой, на Которого я уповаю!» Он избавит тебя от сети ловца, от гибельной язвы, перьями Своими осенит тебя, и крыльями Его будешь безопасен; щит и ограждение — истина Его. Не убоишься ужасов в ночи, стрелы, летящей днем, язвы, ходящей во мраке, заразы, опустошающей в полдень. Падут подле тебя тысяча и десять тысяч одесную тебя; но к тебе не приблизится: только смотреть будешь очами твоими и видеть возмездие нечестивым. Всевышнего избрал ты прибежищем твоим; не приключится тебе зло, и язва не приблизится к жилищу твоему; ибо Ангелам Своим заповедает о тебе — охранять тебя на всех путях твоих: на руках понесут тебя, да не преткнешься о камень ногою твоею; на аспида и василиска наступишь; попирать будешь льва и дракона. «За то, что он возлюбил Меня, избавлю его; защищу его, потому что он познал имя Мое. Воззовет ко Мне, и услышу его; с ним Я в скорби; избавлю его и прославлю его, долготою дней насыщу его, и явлю ему спасение Мое…»
Слёзы заливали лицо Гастона, Филипп всерьёз испугался, боясь и оставить Потье в таком состоянии, и позвать кого-либо. Но, к его радости, тот быстро успокоился, совершенно пришёл в себя и воспрянул духом. На лице Гамлета засветилась улыбка ликования, он выразил готовность перекусить с дороги и прогуляться по городу. Д'Этранж удивленно покосился на дружка и потащил его в столовую, рассчитывая, что во время прогулки наконец узнает все. Так и вышло, но…
Рассказ Потье ошеломил д'Этранжа. Может ли это быть? «Ты ничего от себя не добавил?» Вопрос этот не был оскорбительным для Гастона — он и вправду, по тонкости психики и восприимчивости натуры часто путал сон и явь, рассказывая о ночных видениях, как о реально случившемся. Однажды, post mediam noctem visus, cum somnia vera15, Гастону приснилось, как Дюпон сказал ему, что его, Потье, вызывает отец ректор. Проснувшись, Потье направился к отцу де Кандалю, а узнав, что его не вызывали, обратился с претензиями к Дюпону — зачем тот подшутил над ним? Мишель ошарашено уверял его, что и не думал его разыгрывать, и вообще ничего не говорил ему ни о каком отце ректоре, вполне резонно предположив, что тому это просто приснилось…
Но теперь Гастон уверенно утверждал, что ничего не выдумал. Каждое слово отца де Шалона звенело в его ушах. А главное, главное-то! Отец Гораций предрёк, что очами своими он, Потье, увидит возмездие нечестивым!! Это из псалма!
— Видишь, я был прав! — восторженно и исступлённо произнёс Гастон, — надо уповать на Господа! И Он не оставит нас! На аспида и василиска наступим, и раздавлен он будет!!
В отличие от своего дружка Потье, д'Этранж, как уже говорилось, не был тонкой натурой. Психика юноши была неимоверно устойчива. Филипп обладал практичным живым умом, явь со снами он никогда не путал, да и вообще никогда не помнил своих снов. Дофин не был груб или чрезмерно прагматичен, ему не были чужды ни милосердие, ни сострадание, он даже считал себя романтиком. Романтиком, но не праздным мечтателем, верящим в чудеса! Тем более — не мистиком, как Потье. Дофин тяжело вздохнул, выслушав ликующие пророчества Гастона. De tripode dictum… С треножника это сказано, и сбудется с той же степенью вероятности, с какой под Рождество зазеленеет дуб, что высится на въезде в коллегию. Но ликующее настроение Потье, теперь не покидавшее его, радовало Филиппа. Тот за несколько минут вызубрил наизусть девяностый Псалом Давида и на разные лады распевал его, был остроумен, жизнерадостен и весел. У него прошли судороги в ногах, и на щеках появился румянец. Потье обрел уверенность в себе и успокоился. Даже ел за двоих.
Но, увы. В покое и радости юноша пребывал всего три дня по приезде, после чего снова неожиданно потерял и сон, и аппетит. Они с Филиппом приехали в дом префекта в пятницу, а в понедельник вечером к отцу из пансиона вернулись младшие сестры Филиппа — Коринн и Дениз. Потье уже видел сестер д'Этранжа, они приезжали несколько лет назад в коллегию с матерью Филиппа, он помнил их смешные чепчики и длинные шеи, худые ручонки и детские туфельки.
Но теперь, едва заметив девиц на лестнице, замер.
Ему навстречу шло воплощение красоты. Белокурые волосы Дениз струились по плечам, глаза цвета ночных фиалок были чуть прикрыты нежными веками, опушёнными ресницами такой длинны, что они напоминали опахала, изящный ровный носик был игриво вздернут, розовые губки улыбались — но не ему, а просто жизни, вакациям, родителям, осенним пылающим листьям, летающим паутинкам… Коринн была столь же красива, как и сестра, но была несколько дородней и выше Дениз, и потрясенный Гастон не мог понять, как из смешных девчонок, что он смутно запомнил в коллегии, могли вырасти такие красавицы?
Заметив произведённое ими впечатление, девицы переглянулись. До этого четырехлетнее сражение несчастного Гастона с угрожающим ему безумием почти полностью парализовывало в мальчишке признаки взросления, он не замечал в себе возмужания. Потье не был, таким образом, искушён общением с прекрасным полом, и неподдельный восторг, написанный на его физиономии, который более опытный поклонник предпочёл бы скрыть, придав своему лицу вид равнодушный и бывалый, посмешил красавиц. Но и — пленил искренностью, ибо восхищение в глазах мужчины девица оценивает дороже слов, а по степени этого восхищения оценивает и поклонника. Тем не менее, окинув его деланно равнодушными взглядами, девицы горделиво продефилировали в свои комнаты, оставив незадачливого воздыхателя на лестнице.