Мораль святого Игнатия - Страница 13

— Сын мой, — в это обращение, подчеркнуто ласковое и заботливое, Дюран вложил душу, — если ты не болен, что гнетёт тебя? Предаваться унынию греховно, грешна и печаль, если только это не печаль о своих грехах. Но я вижу, что тебе тяжело. Возможно, ты не можешь поделиться личным и сокровенным — я и не прошу этого, но мне бы хотелось, что бы ты понял — Господь прислал меня сказать тебе это — у тебя есть друг, готовый поддержать тебя в любой скорби. Я буду тебе другом, братом, отцом. Пока я жив — ты не будешь одинок.

Эмиль грустно глядел на поверхность пруда. Во взгляде мальчика Дюран не видел отторжения или неприятия, но не было и искренности.

— Вы это говорите всем? — он спросил не вызывающе, скорее устало.

На глаза Дюрана навернулись слёзы, и одна скатилась на руку Эмиля. Малыш, окаменев, замер.

— Я не предлагаю отцовства тому, кто не нуждается в нём. Едва я увидел тебя, я понял, что хотел бы иметь именно такого сына, как ты. Я думал, что ты отвергнешь меня. Однако, я часто смотрел на тебя, и вскоре понял, что и ты очень нуждаешься в моей любви. Если я ошибся… — Дюран не смог договорить.

Малыш в слезах бросился ему на шею.

Из прорвавшейся теперь откровенности и жалоб Эмиля отец Дюран не узнал ничего нового, но с магической властностью утешал малыша. Даже если его мать и выйдет замуж — ему уже шестнадцать. Он не ребенок. До совершеннолетия остается немного, в коллегии у него есть друзья, которые будут ему поддержкой и опорой, но главное — его всегда поддержит он, Дюран. Он теперь его второй отец. Но у него есть и ещё один отец — Господь наш Иисус, пославший его Эмилю. Разве этого мало? Ты больше не будешь одинок…

Мальчик тихо плакал на его груди. Он и верил, и не верил. Верил, что случилось невероятное — этот человек, столь пленивший его красотой и силой, предложил ему свою поддержку и любовь. Он видел, что Дамьен де Моро стал любимцем отца Горация де Шалона, и слышал, как перешептывались по этому поводу и его одноклассники, и воспитанники тех классов, где тот преподавал греческий. Дамьену завидовали. Отец Даниэль любимчиков не выбирал, был ровен со всеми, и вот теперь… Эмиль и мечтать не мог о подобном предпочтении! Но… может ли это быть? Дамьен — силач, краса и гордость коллегии, а он кто? Почему отец Дюран выбрал его? Потье, д'Этранж… Почему не они? Эмиль не верил. Всё казалось сном. Завтра он проснётся — и снова будет с ужасом ждать писем из дома, и ему снова не будет хотеться жить…

Но сон на следующий день не растаял. Отец Дюран утром разбудил его нежными словами и ласково потрепал по щеке. Дважды во время занятий назвал его «сын мой» — только его, Эмиля, и никого больше! Сам Дюран без труда находил поводы подчеркнуть своё расположение к Эмилю, приглашал на прогулки, помогал во всём, его опеку малыш, истосковавшийся по заботе и вниманию, чувствовал теперь поминутно.

Это было счастье.

Мальчик был слаб и не любил гимнастический зал, где над его хилостью многие смеялись, теперь же отец Даниэль водил его в специальный маленький зал для преподавателей и занимался с ним одним! Эмиль упражнялся до изнеможения, уже две недели спустя отметив и первые результаты — у него появились мускулы! Он восторженно щупал их, то и дело сжимая руку в локте. Отец Даниэль уверял, что, если он будет заниматься усердно — у Эмиля будут такие же плечи, как и у него. В это Эмиль, хоть и верил каждому слову отца Дюрана, поверить просто не мог. Он не любил ходить в душ с наставником. Тот просто подавлял его величием своего сложения, кроме того, Эмиль был несколько застенчив. Заметив это, Дюран стал отправлять туда его одного. Преодолеть надлежало телесную и душевную слабость, но зачем же подавлять скромность — оплот целомудрия?

Дюран начал заниматься с малышом практически по всем предметам, и Гаттино, боясь, что разочарует своего кумира, слушал в три уха и одержимо заучивал параграфы, читал от корки до корки все книги, рекомендуемые отцом Дюраном, прислушивался ко всем его суждениям, как к словам дельфийского оракула, неосознанно копировал даже походку и жесты Дюрана.

Понимая, насколько дорожит Эмиль его симпатией, насколько ревниво и любовно относится к нему, Дюран не сразу приступил к расспросам. Нельзя было дать понять мальчику, что интерес Даниэля простирается дальше заботы о нём. И потому педагог попросил совета своего сына в важном деле.

Ректор коллегии недавно вызывал к себе всех преподавателей, объяснил Дюран. И вот по какому поводу. Закрытая школа имеет, сказал ректор, свой тон, свои традиции, и, создав высоконравственный тон между воспитанниками, можно преобразовать эти традиции в орудие управления. Если между воспитанниками будет считаться за стыд обмануть, за низость — злоупотребить доверием, тогда дисциплина может быть предоставлена тем воспитанникам, кои в глазах сверстников достойны такого положения. Такая школьная аристократия, управляя по праву, будет уважать себя, товарищей, воспитателей, и честь заведения в её руках будет несокрушима. Вот что сказал ректор. От него, Дюрана, требуют, чтобы он выбрал таких воспитанников в своём классе. Что Эмиль посоветует? Кто лучший? Кому можно доверить управление классом в его отсутствие?

Эмиль задумался. Потом начал рассуждать вслух. Себя он выдвигать не хотел. Его просто не будут слушать.

— А что ты скажешь о де Моро? Он тебе нравится?

Эмиль улыбнулся.

— Да, Ворон сильный и такой смелый! К тому же он очень честный, никогда ничего не возьмёт чужого, ненавидит воровство…

— А может, как ты полагаешь, лучше рекомендовать Филиппа? Или Потье? Я не думаю, что подойдёт Мишель Дюпон — он слишком ленив, чтобы управлять. Как ты думаешь?