Не от папаши ли узнал Лоран, кстати, некоторые семейные тайны, чтобы давить на сынков?
Дюран распорядился всем ложиться — уже поздно, к тому же Эмиль устал — ему надо отдохнуть. Никто не возразил ни слова. Потье прыгнул на кровать, забормотав девяностый псалом, одновременно стукнув по заднице подушкой д'Этранжа, Дамьен отправился умывать Эмиля, чистюля-Дюпон убрал со стола, а Филипп, дождавшись, пока Потье укроется одеялом, нанёс ему по заднице ответный удар сокрушительной силы, после чего, умиротворённый и счастливый, улёгся спать.
Дюран вышел из корпуса и побрёл к себе, — хотел поговорить с Горацием. Однако в спальне его не было. Неужели они ещё у ректора? Нет, окна ректорского кабинета были уже темны. Де Шалон появился из тёмного портала вместе с отцом Аврелием. Они разговаривали вполголоса, заметив его, отец Аврелий хотел было мягко распрощаться, но Дюран остановил его.
— Вы уже успели дважды восхитить и меня, и Горация, Аврелий. Восхитите в третий раз…
Аврелий рассмеялся.
— Если вы хотите спросить, почему ваш калибан вытворил эту мерзость, то на этот вопрос… Вы же об этом хотели спросить?
— Да, вы прочли мои мысли. Почему он ударил по Эмилю?
— Это был гамбит. Он метил вовсе не в вашего выкормыша.
— Вы хотите сказать, что на самом деле он хотел убрать… Дюрана? — Гораций задумчиво наклонил голову.
— Мне кажется, да. Да нет, чего там — я просто уверен в этом. Вы сильно потеснили его из традиционных угодий, где он считал себя хозяином. Вы стали ему мешать. При этом я бы не сказал, что ситуация разрешилась. Не обольщайтесь. Встреча с ним, боюсь, ещё принесёт ректору сюрпризы. — Он окинул друзей внимательным и немного печальным взглядом и удалился.
Друзья уединились в своей комнате. Долго молчали. Как ни странно, Гораций был скорее доволен произошедшим, чем угнетён им.
— Аврелий несколько смутил меня, — пробормотал де Шалон, — отец же ректор сказал, что, цитирую, «от гадёныша надо избавиться как можно быстрее». Нашу с тобой работу он счёл «пристойной, но недостаточной», хотя и не объяснил, в каком направлении мы действовали «недостаточно». Завтра с утра мсье Жасинт де Кандаль намерен самолично допросить обо всём де Венсана, после чего, мне, как и Аврелию, тоже кажется, апломба у отца де Кандаля действительно поубавится. Этого «гадёныша» не шибко-то разговоришь. Но теперь, когда он так прокололся, пакостничать ему будет посложнее, даже если он останется в коллегии. Ты видел его?
Дюран покачал головой.
— В спальне его нет. Скорее всего — в своём гадюшнике на мансарде. Если он узнал, что Эмиль вернулся — он затаится там до утра. Там камин, он не замерзнет.
Гораций кивнул.
— Надеюсь, до Рождества мы всё же избавимся от него. Пусть назовут это моим педагогическим провалом — хотел бы я посмотреть на того, кто способен отыграть эту душу у дьявола. Ну а как остальные?
Дюран внимательно взглянул на друга.
— Откровенно ликуют.
— Наверняка надеются, что его вышвырнут.
Дюран снова бросил взгляд на Горация и вздохнул с неожиданным облегчением. Ну, конечно, как же он не понял? Что с его головой? Разумеется — все они праздновали своё освобождение — отсюда и эйфория. А ему что померещилось? Даниэль снова вздохнул. Гораций прав — излечению и врачеванию такие калибановы души не поддавались. Это гниль.
Он успокоился и расслабился.
…Наутро Дюран, едва войдя в спальню, обнаружил, что кровать де Венсана пуста. Он разбудил Эмиля всегдашним ласковым потрепыванием по щеке, встряхнул Дамьена, потряс за плечо Потье, сказал д'Этранжу, что он сегодня дежурный, пожелал доброго утра Дюпону, мрачным спросонья взглядом озиравшему спальню. Тот пессимистично заявив, что утро, да ещё зимнее, добрым не бывает, особенно до завтрака, всё же вылез из-под одеяла. Потье открыл один глаз и уверенно предрёк, что сегодня пойдет снег. Ещё раз наказав Филиппу проследить, чтобы все встали, убрались и собирались к завтраку, потом к обедне, отец Дюран вернулся к Горацию.
Тот тоже был вял, утомлён и недоволен наступившим утром. Когда же пойдет снег? Этак и зима пройдёт, а снегу не будет, Рождество на носу… Тепло, и в самом деле стояло редкое. Дюран проинформировал Горация, что Лоран не ночевал в спальне, и если ректор захочет после завтрака побеседовать с ним — хорошо бы разыскать искомого «гадёныша». Он сам будет на службе, сегодня проповедь. Де Шалон пробормотал что-то неразборчивое и тоже вылез из кровати.
Будь всё проклято…
…Направившись на мансарду, Гораций де Шалон сразу остановился. Несколько ступеней были с прошлого раза основательно провалены, дегтярное пятно на лестничном пролете было недавно обильно обновлено, причём кто-то глубоко влип в него совсем недавно. Следы вели наверх.
Привычной дорогой пройдя в слуховое окно на площадке, де Шалон осторожно добрался по крыше к тому окну, что раньше было открытым. Оно было открытым и сейчас — однако, Лорана де Венсана там не было. Но Гораций отметил, что на столе стояла чернильница, валялось отброшенное перо. Стул стоял иначе, чем в прошлый раз. Дверь была приперта, но булыжника сверху не было. Было и ещё одно новшество по сравнению с прошлыми впечатлениями отца Горация. Старый кухонный поднос, видимо, извлеченный из кучи хлама, деревянный ветеран, покрытый застарелыми пятнами и в некоторых местах треснувший, стоял на сломанном стуле. Он был использован как подставка для трапезы. На нём стояла железная кружка.
Лоран был тут совсем недавно.
Гораций осторожно покинул мансарду. Ну, и куда он мог деваться? Гораций де Шалон бесцельно обошёл корпус. Неожиданно напрягся, заметив в тупике между двух стен что-то тёмное. Подойдя — вгляделся. Возле вымощенной дороги, на побуревшей осенней траве снова был разлит деготь. Разлит обильно и густо, частично залив и камни. Откуда тут деготь?