Мораль святого Игнатия - Страница 6

Красавчик Дофин, Филипп д'Этранж, делил с Дамьеном де Моро место лидера, при этом не считал нужным, подобно Дамьену, поминутно самоутверждаться. Наблюдения за ним вскоре убедили Дюрана, что мальчик был сложной натурой, по временам обнаруживая непоказную веру, а временами, и отец-библиотекарь подтверждал это, проявлял интерес к «нравственно соблазнительному», и несколько раз Дюран замечал, как тот прячет при его появлении под матрац романы весьма фривольного содержания. Порой же Дофин отдавал предпочтение и просто странному, запоем читая средневековых демонологов, обожая рассказы о всяческой чертовщине, вампирах и ведьмах. Столь необычные склонности насторожили и заинтересовали Дюрана, и он положил себе присмотреться к Дофину. Однако, Филипп, хоть и жаждал внимания Дюрана, порой эпатажно высказываясь, предпочитал сохранять свои тайны при себе. Он не был одинок, всегда подчеркивая своё дружелюбие к Потье, но, как подметил Даниэль, не боялся и одиночества, порой уединялся в те места коллегии, где его трудно было найти. Филипп не знал, что на самом деле в коллегии не было мест непросматриваемых, какими бы запущенными и необитаемыми они не казались. Но отцы, наблюдающие за теми, кто был склонен к уединению, свидетельствовали, что Дофин не предается там юношескому пороку, что предположил было Дюран, но проводит время в глубоких размышлениях. Иногда, отметил отец-надзиратель Джулиан, сын графа д'Этранжа по неизвестной причине плакал, надрывно и отчаянно…

Дюран отметил в мальчишке и ещё одно, на этот раз весьма привлекательное качество. Дофин был очень сердоболен, обожал животных, не мог убить даже паука, все время пытаясь выпускать тех насекомых, что залетали в оконные рамы, кормил рыб в местном пруду, обожал и подкармливал библиотечного кота Амадеуса.

Его дружок Гастон Потье тоже настораживал, а временами и завораживал Дюрана. Мальчик обладал феноменальной памятью и столь значительными способностями, что для подготовки домашнего задания ему нужно было не более десяти минут. Пока его товарищи только читали новый текст, Гастон уже знал его наизусть, и однажды поспорил с Дофином, что выучит за час длиннейшую эпиграмму Марциала, произвольно выбранную д'Этранжем, выучил её за полчаса и утёр дружку нос. Он, как и Гаттино, посещал отца Теофиля, и часами играл на скрипке так, как, по мнению отца капельмейстера, «не стыдно играть и пред Богом…»

В коллегии много внимания уделялось светскому воспитанию: правилам поведения за столом, умению вести непринуждённую беседу, быть галантным, завоёвывать доверие собеседника. Потье выглядел большим аристократом, чем д'Этранж. Если в Филиппе светскость была врожденной, не бросающейся в глаза, Гастон умел вести себя как отпрыск королевской семьи и ел с таким изяществом, что всегда ловил на себе восторженные взгляды Дюпона и Гаттино.

При этом в нём не только не было высокомерной гордости своими дарованиями, но Дюран неоднократно подмечал в мальчике непонятное внутреннее смирение, потаённый испуг и почти нескрываемую нервозность. Кличка его была трудной для расшифровки. Дружок Филипп звал его Гамлетом. Потье не был склонен к откровенности, но порой Даниэль ловил на себе его взгляд, ещё более пристальный и заинтересованный, чем тот, что читался в глазах Филиппа.

Лоран де Венсан после двух недель наблюдений породил в Дюране почти панику. Сначала педагог предположил, что имеет дело с юношей, не одарённым ни талантами, ни волей, ни умом, но вскоре вынужден был изменить мнение. Математические его задания были выполнены безупречно, он был столь же сообразителен, как и Дюпон. Но если последний легко решал любые задачи в классе у доски, то де Венсан на уроке не мог решить элементарного. Однако, с заданными на дом задачами повышенной сложности — справлялся. То же было и с латынью, и с греческим… Дюран подумал было, что, как и многие застенчивые и неуверенные в себе дети, тот способен думать только в тишине, когда нет направленных на него взглядов, но, приглядевшись, понял, что ошибается. Лоран вовсе не был застенчив, он имел в группе удивительное влияние, намного превышающее то, что было у де Моро и д'Этранжа. Стоило возникнуть спорам или разногласиям, именно его слово было последним и самым веским. Возражать ему, как ни странно, осмеливался только Котёнок, который неизменно морщился при виде Лорана.

Это была одна из загадок, которую Дюрану предстояло разрешить.

Гораций де Шалон, помогая Дюрану, тоже сделал ряд наблюдений, касающихся взаимоотношений внутри их небольшого класса. Кроме Дофина и Гамлета, связанных дружескими отношениями, все остальные были удивительно разобщены. Котёнок не имел в группе друзей, если не считать редких проявлений покровительства Дофина. Дамьен де Моро, жесткий и высокомерный, относился неприязненно ко всем и, хотя его бесспорная сила и ловкость вызывали зависть и восторг, даже проявления восхищения сдерживались опасением нарваться на презрительную грубость. Ворон не умел привлечь к себе симпатии и втайне страдал от этого. Ему хотелось и авторитета, и поклонения, но то, что он имел, было жалким паллиативом желаемого, Дамьен чувствовал это, но не мог ничего изменить, лишь раздражаясь и злясь. При этом Ворон был впечатлителен и раним, зависим от чужих мнений, на которые реагировал остро и болезненно.

От Лорана де Венсана все шарахались — не демонстративно, подчеркнуто избегая из юношеского злого остракизма, но отстраняясь внутренне, замирая на месте и сдерживая дыхание. Любое его требование, тем не менее, исполнялось, ему удавалось избегать множества неприятных поручений и дел.